Революция 1917 года – доклад, Институт демократии и сотрудничества, Париж (февраль 2017 г.)
Катастрофа «русской Марсельезы» 1917 г.: дискуссионные аспекты исторических исследований.
23 февраля 1917 г. в Петрограде на улицах и площадях – везде звучала Марсельеза. Толпы студентов и барышень, работниц, молчаливых солдат в серых шинелях, хорошо одетых буржуа, дворян и офицеров - все с красными бантами под Марсельезу с криками «Ура!» шествовали к Таврическому дворцу, где Государственная Дума торжествовала свою победу. Революция только раскручивала Красное колесо. Крупный дипломат Л.В. Урусов, как многие русские либералы, воодушевленно тогда писал в дневнике:
«в воздухе была разлита масса добродушия и все казалось грандиозной шалостью – не было ни пьяных, ни столкновений с войсками, по сторонам теснилась масса любопытных». Как и многие тогда, он считал, что после «мирного и единодушного» переворота уже через месяц Россия начнет работать « с оптимизмом при обновленном правительстве». Но через месяц - 27 марта Л.В. Урусов с ужасом и тоской констатировал: «масса пессимизма», «поражает отсутствие патриотизма», «создается угроза существования самой России».
Маховик революции тогда уже начал свое разрушительное действо, высвобождая, по выражению депутата Думы – Станкевича, «неизвестное, таинственное и иррациональное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах», которое неожиданно для творцов Февральской Революции, «вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми толпами на улицах».
Дистанция в 100 лет позволяет осмыслить произошедшую катастрофу с Россией в масштабе исторического времени. Шарль Эйзенштадт в крупном исследовании «Революции и преобразование общества» провел типологические исследования революций в новое и новейшее время на Западе и Востоке. Он пришел к выводу, что революционный процессы в Европе и США не приводили к разрывам исторической преемственности, кардинальным трансформациям. Только в России и Китае во время революций произошел огромный разрыв с прежним строем и геополитическими ориентирами на фоне колоссальной демографической катастрофы.
Два года назад в Российском Государственном Гуманитарном университете совместно с Сорбонной ( профессор Серна – директор Института истории Великой Французской революции и профессор Патрис Геннифе – автор известного биографического исследования о Бонапарте) было проведено сравнительное исследование революционного транзита в истории Европы и Евразии. Нас интересовали, прежде всего, общие типологические черты революционного процесса: механизмы запуска революционного движения; природа легитимации социального протеста и насилия; культурные ориентиры политического радикализма, идейное и символическое «перекодирование» общественного пространства. Действительно, «эхо Марсельезы» отразилось на весь революционный процесс в России от Февраля до Октября 1917 г. Символика протеста в России вбирала в себя многое от наследства Великой Французской революции, да и первые фазы политической борьбы за доступ к власти – тоже похожи. Но потом глубина и динамика трансформаций существенно различается. Во Франции не произошло такого гигантского перераспределения собственности, как это случилось в России. Возможно поэтому отношение к феномену революций в интеллектуальной традиции наших стран – разное.
Во Франции, как представляется, установился консенсус – общественный и научный в оценках и подходах к Великой Французской революции. С одной стороны, это – лаборатория опыта демократии и идей социальной справедливости и равенства, ценная для всей мировой цивилизации. С другой стороны, под лозунгами очищения личности и общества от «пороков» прежнего строя происходила легитимация тотального насилия. Изучение разных граней революции давно уже не вызывает во Франции болезненных общественных дискуссий и жарких споров. В России пока еще «страсти по революции» не улеглись, не уступая место взвешенному научному интересу. Даже среди профессиональных историков вспыхивают острые дискуссии и не выработано общего понимания того, что произошло с нашей страной сто лет назад. Во многом это объясняется глубокими потрясениями в XXстолетии, которые переживало российское общество, дважды заново создавая новые матрицы своей социальной, культурной и политической жизни. Первый раз – в 1917 г., второй – в 1991г. Каждый раз это требовало колоссального перенапряжения всех сил и ресурсов, сопровождалось сменой элит, перераспределением собственности, распадом всего финансового, экономического и военного комплекса, полной переоценкой общественных ценностей. Каждый раз гигантская страна – самая большая в мире с огромными территориями, населенных сотнями этносов и национальных групп, оказывалась на грани распада. Но, как это бывало неоднократно в истории России, одновременно с динамикой разрушения возникала новая консолидирующая сила, которая вновь собирала земли и созидала новый государственный проект, восстанавливая Россию. Возможно, поэтому европейцам так трудно понять Россию, поскольку им не приходилось переживать столь тяжелые экзистенциальные ситуации.
Можно выделить несколько подходов в концептуализации Революции 1917 г. Первый, наиболее продуктивный, на мой взгляд, мы находим в трудах Бориса Миронова, Вячеслава Никонова, Николая Смирнова и др. Это комплексный подход, который расценивает 1917 г. как результат конфликта традиции и современности. Россия с 1905 г. начала медленное и болезненное движение в сторону от самодержавия к парламентской монархии. Недаром после революции 1905 г. стала развиваться высокая гражданская активность, формироваться формы передачи общественных настроений властным структурам. Конечно, император Николай IIтяжело уступал пространство власти, но успехи российской модернизации в начале XXв. неизбежно создавали сдвиги в пользу активных общественных сил. Начинался процесс конструктивного взаимодействия власти с обществом. Конечно, срывы в нем были неизбежны. Осваивать опыт реальной и прагматичной демократии всегда непросто. Б.Н. Миронов в фундаментальном трехтомном исследовании «Российская империя: от традиции к модерну» справедливо пишет: «Кризис российского социума был болезнью роста, свидетельствовал о его развитии, а не о приближении конца».
Мы знаем, что начало мировой войны 1914 г. ознаменовалось высоким общенациональным подъемом. Все газеты – от консервативных до леволиберальных провозглашали «священное единение» общества с монархией, призывали сплотиться («Утро России»- либеральная газета прогрессистов) «в едином порыве доверия и любви сплоченной вокруг державного Вождя, ведущего Россию в священный бой с врагом славянства». Это – типичная риторика того времени. Всего через год – в августе 1915 г. в воюющей стране возникло первое двоевластие. Началось роковое противостояние Царского Села - резиденции императора с Государственной Думой. Недаром ее вождь Николай Милюков в своих воспоминаниях напишет, что начало русской революции пришлось на август 1915 г. С этого времени возникло противостояние двух центров власти – императорского и либерального (думского), непримиримая вражда, как пишет Милюков – «позиционная война».
На мой взгляд, важно более внимательно изучить этот период, чтобы реконструировать внутренние и внешние механизмы, постоянно воспроизводившие это губительное для России противостояние. Историки В. Булдаков, АА. Боханов показывают в своих исследованиях, как происходило «разрушение мировоззрения и миропонимания» на ментальном уровне. Но, на мой взгляд, стоит больше учитывать другой фактор – доступ к власти, который можно исследовать в соответствии с теорией В. Парето. Согласно этой теории, биполяризация тем острее, чем слабее работают механизмы социальной солидарности. В экзистенциальных условиях для государства важно, чтобы правящий центр смог создавать каналы доступа к власти для элит «второго уровня», чтобы они не могли сплотиться в «контрэлиту» и заряжать общество революционными идеями.
Увы, в Царском Селе в 1915-1917 гг. господствовали другие настроения. В крупном исследовании историка Хрусталева на основе массива архивных документов показано, как внутри царской семьи и их ближнего круга нарастало неприятие думских оппонентов, нежелание идти на компромисс с ними. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов был неожиданно отправлен в отставку в июле 1916 г. из-за его слишком тесных контактов с депутатами. Не только он один. Смена министров, череда правительственных кабинетов – все это только лило воду на мельницу Думы. Более того, в работах советских историков – Дякина, Черменского было доказано, что уже к концу 1915 г. произошло слияние интересов Прогрессивного блока в Думе и Антанты. Этот тезис был поддержан и современными исследователями – Шелохаевым, Селезневым, Воронковой и др.). Дипломаты Антанты все активнее вмешивались во внутренние дела России, вовлекая в свои стратегии влиятельных депутатов Думы, также участвуя в создании атмосферы всеобщего недоверия к императору и его семье. Царское Село все более оставалось в самоизоляции…
В исторических исследованиях и общественных дискуссиях принято относиться к личности императора Николая с особой критичностью, как к бездарному политику. Думаю, что как любой глава государства, на котором лежала огромная ответственность, в разные периоды царствования он имел достижения и свои просчеты. В мирное время, когда он был окружен такими людьми как Витте и Столыпин, он смог сделать для своей страны много хорошего. Во время войны император стремился выполнять свой долг до конца. Но позволил втянуть себя в противостояние с обществом, хотя должен был оставаться над этой схваткой. Но как он мог поступать, если была затронута честь императрицы и благополучие его семьи? Но если использовать императивы «вины» монарха, то безусловно – надо ставить вопрос и о вине его оппонентов. Ведь не он, а депутаты Прогрессивного блока развязали это роковое для России противостояние. Они были властителями дум, к ним на открытые заседания съезжалась общественность Петербурга, им рукоплескали и верили. От них ожидали создания нового парламентского порядка.
Прогрессивный блок в Думе, создавший Временное правительство. Они хотели власти, боролись за нее всеми доступными и недопустимыми способами, дискредитировали царскую семью. Но получив власть – не только не смогли ее удержать, но развалили все управление армией ( Приказы №1; №2), но и управление на местах. Когда случился апрельский кризис 1917 г., Милюков не стал бороться, уступив место Керенскому и Терещенко. Уже летом 1917 г. страна погрузилась в политический и экономический хаос. Большевики просто подобрали власть через несколько месяцев, потому что были единственной силой на тот момент, которая обладала внутренней сплоченностью, политической волей. Возможно, это общее условие любого революционного процесса – вверх поднимается та сила, которая не останавливается ни перед чем, прибегает к тотальному насилию, снимает табу для малообеспеченных и многочисленных слоев общества и открывает им перспективу движения вверх, все каналы социальной мобильности.
Революция 1917 г. стала катастрофой для России, прервала то последовательное движение от традиционного самодержавия к конституционной монархии, к общественному согласию, по которому медленно, но неизбежно двигалась страна. Самый важный исторический урок, я думаю, заключается в том, чтобы беречь достигнутое и воспитывать взаимное доверие власти и общества. Развитые механизмы общегражданской солидарности возможно только при условии доверия, открытых каналов доступа к власти, последовательной борьбой с коррупцией, постоянным, напряженным диалогом со всеми группами общества.
Наталия Нарочницкая об избрании Эмануэля Макрона
Президент ИДС в сюжете передачи "Постскриптум" с Алексеем Пушковым на телеканале ТВЦ о выборах во Франции и перспективах Евросоюза.
Наталия Нарочницкая. Россия в системе современных международных отношений
Лекция президента ИДС Наталии Нарочницкой на факультете Филологии Университета Комплутенсе в Мадриде 30 марта 2017 года