Катастрофа "русской Марсельезы" 1917 года

      Революция 1917 года – доклад, Институт демократии и сотрудничества, Париж (февраль 2017 г.)

 Катастрофа «русской Марсельезы» 1917 г.: дискуссионные аспекты исторических исследований.

23 февраля 1917 г. в Петрограде на улицах и площадях – везде звучала Марсельеза. Толпы студентов и барышень, работниц, молчаливых солдат в серых шинелях, хорошо одетых буржуа, дворян и офицеров - все с красными бантами под Марсельезу с криками «Ура!» шествовали к Таврическому дворцу, где Государственная Дума торжествовала свою победу. Революция только раскручивала Красное колесо. Крупный дипломат Л.В. Урусов, как многие русские либералы, воодушевленно тогда писал в дневнике:

«в воздухе была разлита масса добродушия и все казалось грандиозной шалостью – не было ни пьяных, ни столкновений с войсками, по сторонам теснилась масса любопытных». Как и многие тогда, он считал, что после «мирного и единодушного» переворота уже через месяц Россия начнет работать « с оптимизмом при обновленном правительстве». Но через месяц - 27 марта Л.В. Урусов с ужасом и тоской констатировал: «масса пессимизма», «поражает отсутствие патриотизма», «создается угроза существования самой России».

Маховик революции тогда уже начал свое разрушительное действо, высвобождая, по выражению депутата Думы – Станкевича, «неизвестное, таинственное и иррациональное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах», которое неожиданно для творцов Февральской Революции, «вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми толпами на улицах».

      Дистанция в 100 лет позволяет осмыслить произошедшую катастрофу с Россией в масштабе исторического времени. Шарль Эйзенштадт в крупном исследовании «Революции и преобразование общества» провел типологические исследования революций в новое и новейшее время на Западе и Востоке. Он пришел к выводу, что революционный процессы в Европе и США не приводили к разрывам исторической преемственности, кардинальным трансформациям. Только в России и Китае во время революций произошел огромный разрыв с прежним строем и геополитическими ориентирами на фоне колоссальной демографической катастрофы.

      Два года назад в Российском Государственном Гуманитарном университете совместно с Сорбонной ( профессор Серна – директор Института истории Великой Французской революции и профессор Патрис Геннифе – автор известного биографического исследования о Бонапарте) было проведено сравнительное исследование революционного транзита в истории Европы и Евразии. Нас интересовали, прежде всего, общие типологические черты революционного процесса: механизмы запуска революционного движения; природа легитимации социального протеста и насилия; культурные ориентиры политического радикализма, идейное и символическое «перекодирование» общественного пространства. Действительно, «эхо Марсельезы» отразилось на весь революционный процесс в России от Февраля до Октября 1917 г. Символика протеста в России вбирала в себя многое от наследства Великой Французской революции, да и первые фазы политической борьбы за доступ к власти – тоже похожи. Но потом глубина и динамика трансформаций существенно различается. Во Франции не произошло такого гигантского перераспределения собственности, как это случилось в России. Возможно поэтому отношение к феномену революций в интеллектуальной традиции наших стран – разное.

      Во Франции, как представляется, установился консенсус – общественный и научный в оценках и подходах к Великой Французской революции. С одной стороны, это –  лаборатория опыта демократии и идей социальной справедливости и равенства, ценная для всей мировой цивилизации. С другой стороны, под лозунгами очищения личности и общества от «пороков» прежнего строя происходила легитимация тотального насилия. Изучение разных граней революции давно уже не вызывает во Франции болезненных общественных дискуссий и жарких споров. В России пока еще «страсти по революции» не улеглись, не уступая место взвешенному научному интересу. Даже среди профессиональных историков вспыхивают острые дискуссии и не выработано общего понимания того, что произошло с нашей страной сто лет назад. Во многом это объясняется глубокими потрясениями в XX столетии, которые переживало российское общество, дважды заново создавая новые матрицы своей социальной, культурной и политической жизни. Первый раз – в 1917 г., второй – в 1991г. Каждый раз это требовало колоссального перенапряжения всех сил и ресурсов, сопровождалось сменой элит, перераспределением собственности, распадом всего финансового, экономического и военного комплекса, полной переоценкой общественных ценностей. Каждый раз гигантская страна – самая большая в мире с огромными территориями, населенных сотнями этносов и национальных групп, оказывалась на грани распада. Но, как это бывало неоднократно в истории России, одновременно с динамикой разрушения возникала новая консолидирующая сила, которая вновь собирала земли и созидала новый государственный проект, восстанавливая Россию. Возможно, поэтому европейцам так трудно понять Россию, поскольку им не приходилось переживать столь тяжелые экзистенциальные ситуации.

      Можно выделить несколько подходов в концептуализации Революции 1917 г. Первый, наиболее продуктивный, на мой взгляд, мы находим в трудах Бориса Миронова, Вячеслава Никонова, Николая Смирнова и др. Это комплексный подход, который расценивает 1917 г. как результат конфликта традиции и современности. Россия с 1905 г. начала медленное и болезненное движение в сторону от самодержавия к парламентской монархии. Недаром после революции 1905 г. стала развиваться высокая гражданская активность, формироваться  формы передачи общественных настроений властным структурам. Конечно, император Николай II тяжело уступал пространство власти, но успехи российской модернизации в начале XX в. неизбежно создавали сдвиги в пользу активных общественных сил. Начинался процесс конструктивного взаимодействия власти с обществом. Конечно, срывы в нем были неизбежны. Осваивать опыт реальной и прагматичной демократии всегда непросто. Б.Н. Миронов в фундаментальном трехтомном исследовании «Российская империя: от традиции к модерну»  справедливо пишет: «Кризис российского социума был болезнью роста, свидетельствовал о его развитии, а не о приближении конца».

      Мы знаем, что начало мировой войны 1914 г. ознаменовалось высоким общенациональным подъемом. Все газеты – от консервативных до леволиберальных провозглашали «священное единение» общества с монархией, призывали сплотиться («Утро России»- либеральная газета прогрессистов) «в едином порыве доверия и любви сплоченной вокруг державного Вождя, ведущего Россию в священный бой с врагом славянства». Это – типичная риторика того времени. Всего через год – в августе 1915 г. в воюющей стране возникло первое двоевластие. Началось роковое противостояние Царского Села - резиденции императора с Государственной Думой. Недаром ее вождь Николай Милюков в своих воспоминаниях напишет, что начало русской революции пришлось на август 1915 г. С этого времени возникло противостояние двух центров власти – императорского и либерального (думского), непримиримая вражда, как пишет Милюков – «позиционная война».

      На мой взгляд, важно более внимательно изучить этот период, чтобы реконструировать внутренние и внешние механизмы, постоянно воспроизводившие это губительное для России противостояние. Историки В. Булдаков, АА. Боханов показывают в своих исследованиях, как происходило «разрушение мировоззрения и миропонимания» на ментальном уровне. Но, на мой взгляд, стоит больше учитывать другой фактор – доступ к власти, который можно исследовать в соответствии с теорией В. Парето. Согласно этой теории, биполяризация  тем острее, чем слабее работают механизмы социальной солидарности. В экзистенциальных условиях для государства важно, чтобы правящий центр смог создавать каналы доступа к власти для элит «второго уровня», чтобы они не могли сплотиться в «контрэлиту» и заряжать общество революционными идеями.

Увы, в Царском Селе в 1915-1917 гг. господствовали другие настроения. В крупном исследовании историка Хрусталева на основе массива архивных документов показано, как внутри царской семьи и их ближнего круга нарастало неприятие думских оппонентов, нежелание идти на компромисс с ними. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов был неожиданно отправлен в отставку в июле 1916 г. из-за его слишком тесных контактов с депутатами. Не только он один. Смена министров, череда правительственных кабинетов – все это только лило воду на мельницу Думы. Более того, в работах советских историков – Дякина, Черменского было доказано, что  уже к концу 1915 г. произошло слияние интересов Прогрессивного блока в Думе и Антанты. Этот тезис был поддержан и современными исследователями – Шелохаевым, Селезневым, Воронковой и др.).  Дипломаты Антанты все активнее вмешивались во внутренние дела России, вовлекая в свои стратегии влиятельных депутатов Думы, также участвуя в создании атмосферы всеобщего недоверия к императору и его семье. Царское Село все более оставалось в самоизоляции…

      В исторических исследованиях и общественных дискуссиях принято относиться к личности императора Николая с особой критичностью, как к бездарному политику. Думаю, что как любой глава государства, на котором лежала огромная ответственность, в разные периоды царствования он имел достижения и свои просчеты. В мирное время, когда он был окружен такими людьми как Витте и Столыпин, он смог сделать для своей страны много хорошего. Во время войны император стремился выполнять свой долг до конца. Но позволил втянуть себя в противостояние с обществом, хотя должен был оставаться над этой схваткой. Но как он мог поступать, если была затронута честь императрицы и благополучие его семьи? Но если использовать императивы «вины» монарха, то безусловно – надо ставить вопрос и о вине его оппонентов. Ведь не он, а депутаты Прогрессивного блока развязали это роковое для России противостояние. Они были властителями дум, к ним на открытые заседания съезжалась общественность Петербурга, им рукоплескали и верили. От них ожидали создания нового парламентского порядка.          

       Прогрессивный блок в Думе, создавший Временное правительство. Они хотели власти, боролись за нее всеми доступными и  недопустимыми способами, дискредитировали царскую семью. Но получив власть – не только не смогли ее удержать, но развалили все управление армией ( Приказы №1; №2), но и управление на местах. Когда случился апрельский кризис 1917 г., Милюков не стал бороться, уступив место Керенскому и Терещенко. Уже летом 1917 г. страна погрузилась в политический и экономический хаос. Большевики просто подобрали власть через несколько месяцев, потому что были единственной силой на тот момент, которая обладала внутренней сплоченностью, политической волей. Возможно, это общее условие любого революционного процесса – вверх поднимается та сила, которая не останавливается ни перед чем, прибегает к тотальному насилию, снимает табу для малообеспеченных и многочисленных слоев общества и открывает им перспективу движения вверх, все каналы социальной мобильности.

      Революция 1917 г.  стала катастрофой для России, прервала то последовательное движение от традиционного самодержавия к конституционной монархии, к общественному согласию, по которому медленно, но неизбежно двигалась страна. Самый важный исторический урок, я думаю, заключается в том, чтобы беречь достигнутое и воспитывать взаимное доверие власти и общества. Развитые механизмы общегражданской солидарности возможно только при условии доверия, открытых каналов доступа к власти, последовательной борьбой с коррупцией, постоянным, напряженным диалогом со всеми группами общества.                                     

Публикации      Исследования      Новости